Егор Русский: "Мое дело - 100% политическое"

Ухтинский общественник дал интервью после освобождения из тюрьмы

24 апреля из колонии вышел Егор Русский - оппозиционер, политический деятель, экс-директор бассейна "Юность". Напомним, в феврале 2018 года Верховный суд республики Коми отправил Егора Русского в колонию.

До этого он успел побывать тамадой, предпринимателем в Ухте, ополченцем на Донбассе, мэром города Лутугино в непризнанной ЛНР, общественником, который задавал региональным чиновникам провокационные вопросы.

О жизни в тюрьме, взглядах на политическую ситуацию в стране и мире, своих планах на будущее — Егор Русский рассказал в специальном специально для «Новой Республики».

От русской весны до русской тюрьмы

О тюрьме:

— Почему тебе дали срок, если ты погасил ущерб? Есть же чиновники, которые воруют миллиардами, но остаются на свободе.

— Начнем с того, что ФСБ директоров бассейнов не арестовывает, и тем более не делает это со спецназом. Причина — принтер и компьютер, которые я взял для бассейна — всё еще в бассейне, они стоят на балансе, но за это я сидел. Статьи, по которым меня обвиняли, подразумевают убыток для спортшколы, но этого убытка не было. Была только выгода для бассейна, но дело не переквалифицировали. Это 100% политическое дело и к моему сожалению, мне не хватило внутренней силы, чтобы продолжать борьбу.

8 месяцев я доказывал, что невиновен, а инкриминируемые статьи вообще ко мне не относятся, но суды не слушают никого. Против подсудимого в суде работают все — он на одной стороне берега, а на другой — прокуроры, судьи, следователи, зачастую адвокаты. В таких условиях невозможно что-то доказать.

Чем для властей была удобна статья «взятничество»? За что боролись — на то и напоролись. Раз ты борешься с коррупцией — сядь за коррупцию. Им важно замазать оппонента, поставить в положение «у самого рыльце в пуху». Для меня это очевидно, и срок 2.5 года — не такой большой, можно пережить. Уж поверьте моему опыту.

— Тебе доводилось пересекаться с другими политзэками? Если да, то кто они?

— На удивление, я был единственным заключённым-оппозиционером. Десятки, осужденных по схожим составам — все из «Единой России». И тут я понял, что это не я политический заключённый, а они. Это чиновники из администраций, пенсионных фондов, коммунальных предприятий. Они работали на эту власть, на тех людей, которые их и закрыли. Они представляли интересы не народа, а конкретных кланов, чиновников, и потом эта же система их и пожирает. Им гораздо тяжелее. Сесть может каждый, исключение, пока разве что для президента. Но я могу с уверенностью сказать, что сегодня в России политзаключенный — это единоросс.

— Как прошёл год в колонии?

— Я сделал всё, чтобы по-честному уйти на УДО или на 80-ку ( Статья 80 УК РФ. Замена не отбытой части наказания более мягким видом наказания. Прим.редакции). Полагал, что в колонии от меня уже отстанут, что руководство колонии не связано с силовиками по другую сторону решётки. Но я ошибался. Как только подошёл срок, мне тут же стали выписывать фиктивные акты. Это не позволило мне вернуться домой раньше. Как мне потом рассказали, команда не выпускать меня, была дана в момент моего приезда в колонию.

По письмам иногда получалось узнать, что творилось в Республике. Супруга приезжала на свидания, иногда мне писали совершенно незнакомые люди. Я показывал другим осужденным такие письма. А бывшие муниципальные и государственные служащие, отработавшие в администрациях по 10-15 лет, с их известностью, таких писем не получали. Завидовали мне…

Кто-то помогал деньгами моей жене, кто-то присылал мне передачи. Пока я был там — жена-умница воспитывала и содержала троих детей.

— А насколько реально соблюдать тюремные правила?

— Нереально, могут выписать акт за всё, что угодно. Не поздоровался с сотрудником, потому что видишь его уже 20-й раз за день — взыскание. Кровать заправил с отворотом одеяла не на 30 сантиметров, а на 29 — взыскание. Слишком медленно или слишком быстро ходил по локальному участку — очередной акт.

Колонии в России не исправляют вообще. Когда я общался с сотрудником колонии, то пришёл к выводу, что степень моего исправления они смогут понять только тогда, когда я начну посылать их на три буквы. Надзиратели живут страданиями других, они не дают пример правильного поведения — среди них каждый первый сам общается через мат.

Некоторые, получая власть над человеком, даже самую малую, теряют крышу. Им просто хочется выместить на ком-нибудь свои детские комплексы.

— Санитарные условия — современные? Есть ли что-то такое, что может облегчить заключённому жизнь за решёткой?

По поводу САНПИНов — везде нарушения. Везде грибок и плесень, нет ремонта, плитка в трещинах, везде сырость. Я освобождался — парня с отряда увезли с туберкулёзом, хотя непонятно, откуда он взялся. Колонии не один десяток лет. Как построили в союзе эти бараки — так там ремонта и не было.

— Изменились ли условия содержания из-за пандемии?

— Там всё грустно по этому поводу. И то, что у нас в колонии (ИК-29, Нижний Доманик, Ухта) нет коронавируса — не заслуга работников колонии, а случайность. Такие учреждения надо переводить на казарменный режим и закрывать. Отработали сотрудники вахту — через карантин их поменяли другие. Если вирусом кто-то их них заразится — это смерть для заключённых, их никто лечить не будет, медпомощь там — это зелёнка и парацетамол. У врача Лосихина, который работает в ИК, умерли два пациента за последние полгода, он элементарно не выполняет свои обязанности. Оба заключённых умерли от пневмонии, которую он не мог распознать. Мы его прозвали «Доктор смерть».

— Если ты впервые попадаешь в тюрьму — какие правила надо соблюдать?

— Одну простую вещь: руководствуйтесь в первую очередь совестью. Она не расходится ни с какими тюремными «понятиями». То, что плохо здесь — плохо и там.

— Что было первым, что ты сделал, выйдя из колонии?

— Я очень ждал этого дня. У меня в жизни всё как-то по два года. Два года служил в армии, два года в ЛНР, два года в тюрьме. Я думал, что будет такое же ощущение, как после возвращения из армии — эйфория, радость. Знакомый, который 20 лет назад освобождался из тюрьмы, сказал, что это был лучший день в его жизни. А я вышел — и не заметил этого, просто пошёл домой.

О ЛНР:

— Была возможность следить за тем, что творится на востоке Украины?

— Я не слежу. С 17 года мне грустно за всем этим наблюдать. В отрыве от семьи и от детей я вложил туда душу, своё время, свои ресурсы, а в итоге, всё, что удалось сделать, пошло насмарку. Грустно. Как сказал один мой боевой товарищ: «Я воевал за то, чтобы ЛНР ушла в Россию. Мы все думали, что Россия нас примет», — а в итоге теперь это проблемная точка на карте на десятилетия. У этих территорий перспектив нет вообще. Перебродили.

Проблема ЛНР и ДНР в том, что у России нет «визитной карточки». Назовите мне хотя бы одну страну, одну территорию, которая дружит с Россией и у неё всё хорошо. Была Венесуэла — страна с самыми большими запасами нефти. И там голод. А есть саудиты, которые как сыр в масле и в контрах с Россией. Всех, кто с нами дружит, мы хотим поскорее загнать в ту топку, в которой мы сами и находимся.

— Надежда Савченко — всё еще герой Украины?

— А почему у меня должно к ней меняться отношение? Я был единственным, кто на суде высказался в таком формате. Почему нужно говорить низкие вещи о человеке, который мужественно вёл себя на поле боя, с достоинством прошёл через плен. Не каждый мужчина себя будет так вести.

Побеждать сильного врага — это честь. Дураков что ли побеждать? Поэтому я не понимаю, почему так принижали её достоинство. Она честно защищала свою страну.

— Что лучше: быть мэром города в ЛНР или быть директором бассейна?

Я не могу эти вещи сравнивать. Это два разных опыта, для меня не было лучше ни там, ни там. Кресло мэра я воспринимал как крест. Была низкая зарплата, огромная ответственность за жизни людей, война, отдалённость от семьи. Назвать это благом невозможно…

Кресло директора бассейна… Я изначально не стремился на эту должность, но воспринимал это место, как шанс, возможность показать, что я умею. И за те 10 месяцев, что я руководил, получилось вывести учреждение по финансам в плюс, ввести нововведения, но не получилось в итоге всё это закрепить. Я планировал быстро отработать и погоня за результатом привела меня в тюрьму.

О Республике:

— Ты собираешься возвращаться в республиканскую политику?

— Я из неё и не уходил. Всегда морально поддерживал ребят, с которыми мы начинали (речь о протестах против 144-РЗ и движении «Республиканская коалиция»). Вообще любого человека, который занимается общественной деятельностью, старается сделать так, чтобы и ему, и людям вокруг него жилось лучше, я поддерживал и буду поддерживать. Не собираюсь никуда уходить, скорее просто поменяю формат. Потому что сейчас для меня на первом месте семья. Я был лишён возможности воспитывать детей последние два года, а до этого был на Украине два года. Хочу наверстать упущенное время. Продолжу помогать команде республиканского движения.

— Ты выходил из колонии — Гапликов подал в отставку. Повлиял ли его уход на что-либо?

— Самое интересное, что я не сразу стал с ним бороться. Изначально я просто очень хотел помочь, я работал с ним, с его людьми совместно. Но затем его слова стали расходиться с делом. 144-РЗ стал точкой невозврата.

Экономия на детях — самое подлое, что может сделать государство. Начните экономию с себя, раздайте муниципальное жильё сиротам, найдите способы сократить расходы, а не забирайте последние крохи у родителей с детьми. То, как рассматривался этот закон, могло стать прецедентом. Парламент региона и губернатор нарушили государственное законодательство. Это должно было закончиться отставкой Гапликова и роспуском парламента.

— За неделю ты успел составить впечатление об Уйбе?

— Не особо, мне пока интересны семья и поиск работы. Но для меня нет особой разницы между ним и Гапликовым. Они не ориентируются на общественность Республики. Они ставленники Москвы и служить будут своим хозяевам. Рад ли, что ушёл Гапликов? Да, но я надеялся на отставку с позором. Я никому не желаю оказаться в тюрьме, но хотелось бы, чтобы Сергей Анатольевич всё-таки заплатил за свои ошибки, хотя бы прошел через общественное порицание. Коми при нём стала полноценной колонией, из которой выкачиваются ресурсы. Нами не дорожат, республика вымирает. Даже коми не хотят жить в Коми. Отсюда уезжают все, кто может.

Если посмотрите моё обращение то там я говорю, что мы должны сами решать, кто у нас будет главой, должны обладать правом субъектности. А такое отношение к региону, которое проявляет федеральная власть — унизительно и в корне неправильно, а в будущем даже опасно. У нас есть свой путь. В конституции 93 года сказано, что мы — федерация. И правильно было бы, если бы у нас была здоровая конкуренция как внутри региона, так и между соседними регионами. А что имеем? Приехал один гауляйтер, отработал, уехал, вместо него прислали нового. И до тех пор, пока такая практика будет действовать, у нас не может быть будущего.